Евгения Л

Запах яблонь

— Посторонись!

Пятитонная махина контейнера обманчиво медленно скользит по направляющим, но силу инерции не стоит недооценивать — оказавшимся на ее пути не поздоровится. Даже в скафандре. Наш американский гость, до того стоявший столбом посреди погрузочного шлюза, проворно рыскнул в сторону.

— Какого хрена он вообще тут делает, — сквозь зубы сказал Никольский.

Я ответила не сразу — сначала несколькими едва заметными движениями руки в сенсорном поле манипулятора загнала контейнер на развилку рельс, направляя его к левому выходу.

— Новости не слушаете, Константин Евгеньевич? Международный тендер они выиграли. На геологоразведку нагорья Аравия.

— Тенн-дерр, — передразнил завхоз, умело изобразив звон мореходной «склянки». — Да слушаю, конечно. Знаю, что базу разворачивают. Здесь-то он что забыл?

— Любопытствует. По международному соглашению пятьдесят пятого года, не пустить не имеем права. Хотя бы в шлюз.

— Не люблю я этих… — проворчал Никольский, добавив крепкое словцо из тех, что во времена его молодости служили для обозначения американцев. Ворчал он, конечно, больше для виду, для поддержания имиджа. По неистребимой еще со времен первого Союза культурной традиции завхозу полагается быть старым, ворчливым и бородатым. Что Никольский совсем не стар, да и должность его по документам называется гораздо длиннее и заковыристей — это уже частности. Зато с бородой задумка удалась.

Сочиняя следующую недовольную реплику, он, конечно, столбом не стоял — регулировал движение грузов, как и я. Контейнеры ему достались поменьше, зато и «дирижировать» приходилось сразу в двух сенсорных полях. Под потолком сновали гибкие «руки» манипуляторов, подхватывая грузы магнитными захватами. Ювелирная работа! И делать ее нужно быстро, под радиоактивным марсианским небом посылкам с Земли жариться не стоит. Каждая лишняя минута за пределами базы увеличивает срок дезактивации контейнера перед открытием. Над защитой индивидуальных скафандров, понятное дело, инженеры поработали на славу, но не обшивать же каждый контейнер с гайками сверхдорогим защитным покрытием!

Конечно, отвлекать на подобную работу персонал, тем более научный — идиотизм. Так я им и сказала в первый раз, когда меня «припрягли». А мне ответили, что электронные «мозги» автоматов барахлят из-за солнечного ветра. Внутри базы, под защитой, все работает, а в разгрузочном шлюзе… м-да. При проектировании баз следующего поколения управление разгрузкой наверняка перенесут в командный центр. Ну а мы торчим тут в скафандрах и по старинке, вручную, гоняем проклятые контейнеры.

В первый раз я один такой чуть не угробила. Многотонный блок со всей дури «вписался» в стену. К счастью, ничего особо бьющегося внутри не было.

И чего от меня, собственно, ожидали? Я микробиолог, и не обучена работе с объектами крупнее нескольких микрометров. Так я Никольскому тогда и сказала.

А теперь спокойно разгружаю, и ничего. Еще бы под ногами не мешались всякие… всякие…

— Не думаю, что можно так его обозвать, — вполголоса заметила я. — Его американское гражданство в данном случае значит гораздо меньше, чем принадлежность к «Арес индастриз».

— Капиталисты! — завхоз немедленно нашел новый ярлык. Не будь в скафандре, сплюнул бы, наверное, себе под ноги характерным движением.

— Они самые, — подтвердила я, наблюдая, как гость широкими прыжками приближается к нашей платформе. При таком низком тяготении — лучшая стратегия передвижения. А парень, однако, привычен к работе в космосе. Может, на лунных базах стажировался? Интересно…

Одним длинным прыжком поднявшись к нам, американец оскалил зубы в показной улыбке и постучал по шлему в районе уха, призывая нас включить внешний канал связи.

— Добрый вечер! — с легким акцентом произнес он по-русски. — Сейчас ведь вечер? Я еще не разобрался в местных временах суток.

— Что-то вроде, — пробурчал Никольский.

Американец задал ему несколько довольно профанских вопросов о работе разгрузчика, а потом вдруг повернулся ко мне.

— У вас такое серьезное лицо, — произнес он с улыбкой. — Девушкам нужно чаще улыбаться. Здесь, вдали от Земли, мы очень скучаем по вашим улыбкам.

Наверное, лицо у меня стало еще «серьезнее». Гость аж попятился немного.

— Не мешайте работать, — процедила я, демонстративно отворачиваясь к экранам.

Ну вот, теперь общее мнение, что характер у меня мерзкий, приобретет наконец международный статус.

— А ты бы с ним пообщалась, — скучным тоном обронил Никольский, когда американец нас наконец покинул. — Может, узнала бы чего…

— Хреновая из меня Мата Хари, Константин Евгеньевич. Не с моей, как говорится, харей. Да и чего с него взять, придурочного? Улыбок ему не хватает, видите ли… Производственные секреты у них выведывать? Так у нас геологоразведка не хуже всех этих корпорэйшенов работает.

Завхоз покачал головой, и по его лицу я поняла, что он еще вернется к этой теме. Уж по крайней мере, новый предмет шуток на ближайшую неделю из нее состряпает. Тут, на базе, где новые лица появляются в лучшем случае раз в два года, когда транспорт приходит с Земли, а не с промежуточных баз, каждая новая сплетня — на вес золота.

Раздражение на них обоих — завхоза и американца — неуклонно копилось и, в итоге, разрядилось в виде грома и молний на голову попавшемуся мне уже во внутреннем коридоре станции аспиранта Никиты.

— Гуляем, да? А в лаборатории кто?

— Я Лене ключ оставил, она…

— Она стажер и по технике безопасности не должна быть одна! Хочешь, чтоб из-за твоей безответственности…

Знаете, есть такая порода зловредных теток, разного, впрочем, возраста и даже пола, но единых по сути своего взаимодействия с миром. Еще одно клише из старых фильмов, наряду с бородатым завхозом: уборщица со шваброй, кричащая «Куда по помытому?». Или, собственно, вахтер на входе в некое учреждение — «Без документов не пропущу». Конечно, с развитием автоматики уборщицы со швабрами оказались на свалке истории, и пришлось им искать себе иные ниши. Получив некие властные полномочия и не обладая при том волшебной способностью организовать все как надо с самого начала, они только и делают, что тычут других носом в сделанные ошибки. А потом еще ходят по пятам и повторяют, повторяют, повторяют специально для революционно настроенной молодежи правила и инструкции, которые эту молодежь вполне закономерно возмущают и ограничивают ее, молодежи, вдохновенный полет мысли.

Право же, только став одной из них, понимаешь суть. Ответственность за других — вот что давит на плечи, заставляя отращивать горб бабы-яги.

Великие фантасты прошлого — мечтатели и оптимисты — были уверены, что к звездам полетят не бородатые завхозы и злые мелочные тетки. В их произведениях прекрасноликие и гармонично сложенные юноши и девушки в серебряных костюмах покоряют Галактику, периодически отвлекаясь на чтение поэм о красоте увиденных туманностей.

Мои нынешние стажеры ни за что не поверят, что я тоже когда-то писала стихи. А ведь их даже печатали в университетской газете, среди прочих возвышенных творений, пропитанных неземным пафосом. «Лучистые созвездия» соседствовали в них с такими тяжеловесными эпитетами, как «интергалактический» или даже, да простят меня великие фантасты, «гиперпространственный» и «квазитрехмерный».

Все наше поколение так или иначе «болело» космосом. Новый щтамм социального вируса столетней давности, новый виток гордого шествия Человечества по просторам Вселенной…

— Сейчас контейнер приедет, его Лена разгружать будет? Она половину реактивов еще в глаза не видела! А ты….

…Наше поколение… вот аспирант Никита — он «наше поколение» или уже следующее? Разница между нами — меньше десятка лет, но все меняется так стремительно на родной Земле, что уже и не скажешь однозначно. Его ровесники со школьных лет осаждают тренажерные залы, прося программу «как у космонавтов». Заканчивают экстерном все, что могут, дипломы делают в основном «с прицелом» на космос. Взгляды устремлены вверх, походка пружинит, в голосах — непоколебимая уверенность в том, что завтрашний день будет лучше вчерашнего.